Публикации Воля: история идей от древних мифов до нейронауки

Всероссийский сборник статей и публикаций института развития образования, повышения квалификации и переподготовки.

Язык издания: русский
Периодичность: ежедневно
Вид издания: сборник
Версия издания: электронное сетевое
Публикация: Воля: история идей от древних мифов до нейронауки
Автор: Заборников Алексей Вячеславович

Воля: история идей от древних мифов до нейронаукиВоля – одно из самых фундаментальных и загадочных понятий, обозначающее внутреннюю способность человека или существа направленно действовать, принимать решения и управлять своим поведением. С древнейших времен мыслители пытались понять, что такое воля: является ли это дар богов, свойство души, физиологический рефлекс мозга или же иллюзия сознания. За тысячелетия представления о воле претерпели огромную эволюцию – от мифологических образов и поэтических метафор до строгих научных теорий и экзотерических учений. Ниже мы проследим, как понимание воли развивалось от древних цивилизаций до XXI века, включая все возможные версии – философские, религиозные, научные, мистические, псевдонаучные и даже заблуждения – чтобы составить максимально полный обзор этого феномена.В широком смысле под волей понимают способность существа сознательно регулировать свои действия, преодолевать непосредственные импульсы и направлять поведение к поставленной цели. Воля связана с принятием решения и усилием, необходимым для воплощения этого решения. Ещё со времён античности волю рассматривали двояко: с одной стороны, как свободный выбор, способность разумно самоопределяться; с другой – как внутреннюю силу стремления, движущую начало в человеке и мире. Эти два подхода – рационалистический и волюнтаристический – не раз сталкивались в истории мысли, порождая споры о том, что первично: разум или воля, свобода выбора или предопределение судьбой. Далее рассмотрим, как складывались представления о воле на разных этапах истории.Мифологические и древние представления о волеВ самых ранних мифах и эпосах личная воля человека обычно подчинена космическому порядку или воле богов. В античной Греции господствовало представление о Роке (Мойрах) – неумолимой судьбе, которая определяет жизненный путь каждого. Герои греческих трагедий, как правило, не свободны изменить предначертанное им: царь Эдип, стремясь избежать пророчества, всё равно выполняет судьбу, а Ахилл знает свою участь наперёд. Тем не менее, даже в таком фаталистическом мировоззрении находилось место личному выбору. Древние греки полагали, что человек отвечает за то, как именно он совершает свой путь. Например, хотя итог жизни считался предрешённым, герой заслуживал похвалу или порицание за то, как он встретил свою судьбу – мужественно или трусливо. Согласно мифам, богини судьбы Мойры знали все будущие поступки человека, однако люди всё же обладали волью реагировать на жизненные испытания и нести за это моральную ответственность. Такая двойственность – свобода воли против предопределения – стала одним из первых сюжетов человеческой культуры.Во многих мифопоэтических традициях волю персонифицировали или наделяли мистической силой. В Древнем Египте говорили о “воле богов”, управляющей миром; в библейском мировоззрении центрально понятие Божьей воли (например, “да будет воля Твоя” в христианстве), которой должны покоряться люди. Человек же воспринимался как слабый перед высшими силами, и сильная личная воля зачастую отождествлялась с гордыней, наказуемой богами. Тем не менее в эпосах возникают образы героев с непреклонной, “железной” волей – это считалось доблестью. Например, Гильгамеш или Геракл проявляют несгибаемую решимость в достижении целей, преодолевая божественные преграды. Поэтически воля часто описывалась как внутренний огонь или стержень духа, который позволяет преодолеть страх и усталость. Так формировался героический идеал воли – вера в то, что сильное стремление способно, если не изменить судьбу, то хотя бы с честью встретить удары рока.В других древних культурах тоже существовали собственные понятия, близкие к воле. В индийской философии ранние тексты “Упанишад” упоминают изначальное творческое желание (ика, иччха) Брахмана создать мир. В индуизме появилась идея иччха-шакти – божественной “энергии воли”, одной из трёх космических сил наряду с энергией знания (джняна-шакти) и действия (крия-шакти). Иччха-шакти понимается как первичный порыв к проявлению, творческое устремление, благодаря которому замысел становится реальностью. В тантрических учениях это сила богини, из которой порождается вселенная. Таким образом, индийская мысль с древности рассматривала волю (желание) не только на уровне человека, но и как космический принцип. В даосско-конфуцианской традиции Китая близким понятием было 志 (чжи) – целеустремленность, волевой устой человека. Конфуций учил “культивировать волю” в соответствии с моральными принципами: благородный муж укрепляет “волю следовать Дао” (пути добродетели). С другой стороны, в даосизме ценилось умение смирять свою волю, текучи следуя естественному ходу вещей (У-вэй – недеяние). Таким образом, восточные традиции акцентировали или гармонизацию личной воли с Высшим законом, или её обуздание ради духовной цели.Итак, в древнейших воззрениях воля часто понималась либо как выражение высшей воли (божества, рока) через человека, либо как свойство героя, позволяющее ему прославиться. О самостоятельной, абсолютно свободной воле индивида говорили мало – скорее подчёркивали ограниченность людских желаний судьбой и традицией. Тем не менее зачатки представления о внутреннем выборе и ответственности уже присутствовали.Античная философия о волеАнтичные философы первыми попытались рационально осмыслить волю. Интересно, что у древних греков не было специального термина, точно соответствующего нашему понятию “воля” – поэтому долгое время ученые даже полагали, будто греки вовсе не знали о воле. Однако это не так: Платон и Аристотель рассматривали феномен волевого выбора, просто описывали его иными словами.Платон выделял в душе особое начало, связанное с целенаправленным стремлением. В “Федре” и “Пире” он делил душу на три части – разумную, аффективную (яростно-волевую, тимос) и вожделеющую. Впервые у Платона “волевое начало” становится предметом анализа: философ понимает его как синтез разума и желания. По Платону, воля – это стремление души, направляемое разумной оценкой цели. Он фактически вводит идею, что в душе есть особая способность – желать благо согласно рассудку, то есть хотеть того, что разум признал правильным. Это и есть зачаток понятия волевого стремления.Аристотель систематически развил эти взгляды. Он проанализировал процесс волевого акта (сам термин “воля” – boulesis, prohairesis – появляется в его трудах). Согласно Аристотелю, воля – это особый вид причинности, отличный как от чистого интеллекта, так и от слепых аффектов. В основе души лежит способность к стремлению (орексис), и воля – это тот вид стремления, который зарождается в разумной части души, соединяя мысль и желание. Объект желания осознаётся при этом как цель, и практический разум направляет действия на её достижение. Проще говоря, Аристотель определил волю как разумное хотение – способность хотеть то, что ум считает целесообразным. Это, по сути, классическое рационалистическое понимание воли: она подчинена разуму и является его функцией. Воля у Аристотеля тесно связана с практическим разумом, который решает, что делать. Благодаря Аристотелю понятие волевого выбора (προαίρεσις – проайресис) прочно вошло в философский лексикон. Он также рассматривал слабость воли (акрасия) – случаи, когда человек знает правильное, но поступает наоборот из-за страсти, – что показывало: воля хотя и рациональна, но может конфликтовать с иррациональными желаниями.Стоики (Зенон, Хрисипп, позднее Эпиктет и др.) не употребляли термин “воля” в явном виде, но ввели важное понятие прοαίρεσις (проайресис) – “свободный выбор, предпочтение”. Эпиктет называл проайресис нашей внутренней правящей силой, отождествляя её с волевым решением и моральным выбором. Стоики учили, что только эта наша внутренняя воля/суждение находится под нашим контролем, тогда как внешние обстоятельства предопределены судьбой. Эпиктет прямо говорит: “Есть вещи в нашей власти (наши суждения, стремления), а есть не в нашей власти (тело, богатство, слава). Свобода – в надлежащем распоряжении тем, что зависит от нашей воли.” Таким образом, стоики фактически впервые чётко сформулировали идею внутренней свободы воли: даже в детерминированной вселенной человек свободен в своём отношении к происходящему и может сознательно выбирать добродетель. Марк Аврелий называл этот волевой центр hegemonikon (“правящее начало”) и считал, что главная задача – охранять его от пороков и аффектов. Интересно, что современные исследователи проводят аналогию между стоическим hegemonikon и исполнительными функциями мозга в префронтальной коре – по сути, стоики интуитивно предвосхитили представление о лобных долях, управляющих сознательным контролем. Стоики же внесли вклад и в понимание слабости воли: они утверждали, что мудрец всегда устойчив в воле, а порочный – “раб страстей” и потому внутренне несвободен, даже если внешне делает что хочет.Эпикурейцы также внесли свою лепту в дискуссию о свободе воли: Эпикур, стремясь спасти волю от жесткого детерминизма Демокрита, предложил гипотезу случайных отклонений атомов (clinamen). Он полагал, что иногда атомы самопроизвольно отклоняются от траектории, нарушая цепь строгой причинности, – это должно дать место свободному волевому выбору в мире. Позднее римский поэт Лукреций описывал это отклонение атомов как источник той самой свободы, благодаря которой живые существа “идут, куда хотят” и не предрешены механически. Таким образом, уже античные материалисты интуитивно искали “лазейку” для свободы воли – интересно, что здесь они апеллировали к фундаментальной случайности в природе, чем-то перекликаясь с современными квантовыми идеями (о них – дальше).В римскую эпоху латинский термин “voluntas” (воля) уже прочно вошёл в обиход. Цицерон и другие латинские авторы перевели греческие нюансы на язык “разумного хотения”. Цицерон различал разум и волю как две способности души и подчёркивал, что воля связана с устремлённостью, динамикой действий. Появилось чёткое разграничение: разум познаёт, воля побуждает к поступку. Латинское voluntas вобрало в себя весь спектр значений греческих терминов, связанных с выбором, стремлением и решением. Таким образом, к концу античности сложилось относительное понимание воли как способности души желать и действовать в соответствии с разумной целью. Правда, античные философы ещё не сделали волю самостоятельным “субъектом” – она мыслилась неотделимо от разума (в рационалистической традиции) или от всеобщего Логоса (в стоической традиции), но почва для дальнейших учений была подготовлена.Религиозно-схоластические учения о воле (Средневековье)С наступлением христианской эры вопрос о воле получил новое измерение – богословское. Центральной стала проблема свободы воли человека перед лицом всемогущества Бога: как совместить ответственность людей за грехи с божественным предопределением и благодатью? В раннем христианстве шли жаркие споры о соотношении Божьей воли и человеческой. Например, на Вселенских соборах обсуждали, имеет ли Христос одну волю (монофелитство) или две – божественную и человеческую (диофелитство). Это тонкий богословский вопрос, но важен сам факт: понятие воли уже чётко применялось и к Богу, и к человеку, признавалось ключевым для объяснения природы Христа. В итоге Церковь признала во Христе две воли, утвердив тем самым доктрину, что воля – свойство личности (ипостаси) и Христос как Богочеловек обладал полной человеческой волей наряду с божественной.Аврелий Августин (Блаженный Августин, IV–V вв.) – один из отцов Церкви – внес огромный вклад в философию воли. Испытывая влияние платонизма, Августин первым дал развернутое описание внутреннего волевого акта. Он заметил, что всякий душевный порыв содержит элемент воли: “Воля, конечно, присуща всем движениям души; более того, все они – не что иное, как воля”, писал он. Августин учил о триединстве души – память, разум и воля – которые составляют единство (аналог Троицы). Воля, по Августину, настолько же непосредственна и очевидна человеку, как факт его существования и знания о себе. Он подчёркивал динамический характер воли: это внутренняя устремлённость, без которой ни любовь, ни желание, ни даже мысль не происходят. Однако Августин также мучительно решал проблему греха: если воля свободна, почему люди грешат и могут ли они спастись? Он пришёл к выводу, что хотя изначально Бог дал людям свободную волю, из-за первородного греха она повреждена – человек склонен злоупотреблять свободой. Без Божьей благодати воля не способна выбрать добро. Эта идея потом вылилась в спор Августина с монахом Пелагием: Пелагий считал, что воля человека вполне свободна выбирать праведность, Августин же настаивал на первенстве благодати, помогающей немощной воле. Так оформилась христианская парадигма: воля человека свободна, но ограничена греховной природой; полная свобода достигается только через обращение к Богу. Августин фактически заложил основы учения о свободе воли (liberum arbitrium), ставшей стержнем христианской антропологии.Средневековые схоласты продолжили анализировать волю, соединяя античную философию и богословие. Фома Аквинский (XIII в.) в “Сумме теологии” дал классическое определение: «Воля есть разумное желание» (appetitus rationalis). Для Аквинского воля – это способность разумного существа стремиться к осознанному благу. Он подчёркивал, что Бог не имеет воли в человеческом смысле, ибо Его воление тождественно сущности (Бог есть абсолютное благо, не делающее выбор между частностями). У человека же воля и интеллект – разные, хотя и неразрывно связанные силы души. Фома развил аристотелевскую линию: воля – автономная причина самого себя (“causa sui”), она может хотеть или не хотеть, разум лишь указывает цели. Однако Аквинский балансировал между свободой и предопределением: он утверждал, что Бог предвидит все наши выборы, но это предвидение не нарушает свободы, поскольку Бог вечен и видит наши свободные решения “извне времени”. Таким образом, Аквинский представлял волю как вторичную причинность: Бог – первая причина, но человеческая воля реально инициирует поступки, не будучи вынуждена извне.Параллельно развивалась линия так называемого августинианского волюнтаризма. Некоторые схоласты ставили волю выше интеллекта. Самый яркий – Иоанн Дунс Скот (кон. XIII – нач. XIV вв.). Скот радикализировал Августина и заявил: воля первична, она повелевает разумом. Он писал: “Воля, распоряжающаяся умом, – более высокая причина”. По Скотусу, Бог всемогущ, потому что обладает абсолютно свободной волей; разум же вторичен. Уильям Оккам пошёл ещё дальше: добро и зло определяются только Божьей волей, а не разумным законом – что Бог захочет, то и благо. Эти идеи составили т.н. волюнтаристическую традицию, где воля – главный творящий принцип. В человеке, по волюнтаристам, тоже главное – свободная воля, даже Бог не принуждает её, а лишь даёт благодать.В целом средневековая мысль вычленила волю как особую способность души гораздо яснее античности. К XIII веку закрепилось представление: человек наделён индивидуальной волей, позволяющей ему сознательно выбирать между добром и злом, за что он и несёт нравственную ответственность перед Богом. Воля стала центральным пунктом в учениях о грехе, добродетели, спасении. Средневековые дискуссии также заложили основы будущих светских споров о свободе воли: например, идея Скотта о примате воли над разумом предвосхитила более поздние философские направления.Возрождение и Новое время: от всемогущей воли к механистическому детерминизмуЭпоха Возрождения и Нового времени принесла с собой изменение акцентов. Ренессансные гуманисты (например, Пико делла Мирандола) превозносили свободную волю человека как дар, возвышающий его над остальной природой. Пико в знаменитой речи “О достоинстве человека” (1486) писал, что Бог поместил человека “в центр мира” без предустановленной природы, чтобы человек сам свободно ваял себя по собственной воле. Эта яркая идея отражает дух эпохи: воля рассматривается как источник творческой самореализации личности и ее достоинства.Однако одновременно в XVI–XVII веках шла полемика внутри христианства о границах свободной воли. Реформаторы – Мартин Лютер и Жан Кальвин – утверждали, что после грехопадения воля человека настолько порабощена грехом, что не может самостоятельно выбирать спасение. Лютер в трактате “О рабстве воли” (1525) прямо спорил с гуманистом Эразмом: Лютер отстаивал идею, что для спасения воля несвободна и всё зависит от Божьей благодати, тогда как Эразм защищал умеренную свободу воли. Кальвин пошёл ещё дальше, развив учение о предопределении: Бог по своей суверенной воле предопределил, кто спасётся, а кто нет, и человеческая воля бессильна изменить этот выбор. В ответ Католическая церковь на Тридентском соборе (1546) официально утвердила доктрину, что воля человека сотрудничает с благодатью: то есть без Бога человек не спасётся, но и свобода выбора принять благодать – важна. Эти споры показывают, насколько концепция свободной воли стала практическим вопросом веры и морали.В светской философии Нового времени отношение к воле было сложным. Рене Декарт (XVII в.) признавал за волей большое значение: он считал, что воление есть модус мышления, то есть проявление души наряду с мышлением. Декарт даже считал волю бесконечно широкой: мы можем волить (желать, утверждать) что угодно, тогда как наш разум ограничен тем, что он постигает. Он писал, что ошибки происходят, когда воля (по природе безграничная) выходит за пределы разума и делает суждения без достаточного основания. Таким образом, Декарт видел воли и разум различные, но пересекающиеся способности: воля шире разума, но должна им направляться. Воля у него по сути свободна, ибо Бог, по Декарту, гарантирует, что наше естественное стремление к истине не поведёт нас в пропасть, если мы воздержимся от поспешных суждений.Бенедикт Спиноза, напротив, отрицал самостоятельность воли. В этике Спинозы воля и интеллект – одно и то же, просто разум есть совокупность идей, а воля – способность утверждать/отрицать идеи. Но поскольку все идеи имеют причины, то и так называемая воля строго детерминирована причинами. Спиноза фактически утверждал, что чувство свободной воли возникает из незнания причин наших желаний. На деле же “люди сознают свои желания, но не сознают причин, ими вызывающих” – поэтому свобода воли у Спинозы иллюзорна. Свобода возможна только как понимание необходимости: разумная ясность духа, когда мы принимаем неизбежное. Спиноза – яркий представитель детерминистского взгляда: воля рассматривается лишь как аспект мышления, встроенный в причинную цепь.Лейбниц занимал промежуточную позицию: он признавал, что монады (духи) действуют в соответствии со своими собственными стремлениями (то есть обладают волей), но вся их деятельность предустановлена гармонией. Лейбниц ввёл различение между свободой выбора (когда нас ничто внешне не принуждает) и истинной свободой, которая у Бога – совершенная мудрость + доброта. Человек же, хотя и имеет разумную волю, всегда выбирает то, что представляется лучшим (по “принципу достаточного основания”), поэтому его выбор предопределён его представлениями. Тем не менее Лейбниц отстаивал идею, что, несмотря на предустановленность, моральная ответственность сохраняется: ведь наши поступки вытекают из нашего собственного существа (наших стремлений). Это тонкий компромисс: воля определяется внутренними мотивами, но не является произвольной.Просветители XVIII века, особенно в Англии и Франции, всё более склонялись к механистическому детерминизму. Дэвид Юм анализировал проблему свободы воли и пришёл к выводу, что спор есть лишь “словесный”. Он определил волю как “внутреннее впечатление, которое мы ощущаем, когда сознательно инициируем действие”. Юм утверждал, что все наши действия имеют причины (наши мотивы и характер), но это не противоречит “свободе” в обыденном смысле. Он был компатибилистом: полагал, что свобода – это возможность действовать согласно своим желаниям без внешнего принуждения, а вовсе не абсолютная непредопределённость. Поэтому, по Юму, даже в причинно обусловленном мире имеет смысл говорить о свободной воле – она совместима с детерминизмом, ибо означает лишь добровольность действий. Такой взгляд многих удовлетворял: он сохранял и научную причинность, и ответственность человека.К концу XVIII века Иммануил Кант предложил оригинальное решение: он разделил мир на явления (зона причин и закономерностей) и “вещи-в-себе”, принадлежащие ноуменальному миру. Свобода воли, по Канту, относится к ноуменальному порядку – как бы за пределами явлений. В практической философии Кант определил волю как “способность действовать согласно представлению о законе”. Говоря проще, воля – это внутренний моральный законодатель: способность поступать не по сиюминутному желанию, а по осознанному принципу (например, по долгу). Кантовский категорический императив – это закон для свободной воли: он говорит, что воля должна сама себе дать универсальное нравственное правило. Таким образом, Кант постулировал: человек свободен как нравственное существо, хоть мы и не можем доказать эту свободу научно. Для практических целей (этики, ответственности) мы должны считать волю свободной. Кант примирил детерминизм природы и свободу: в мире явлений все поступки причинно обусловлены, но с точки зрения разума мы рассматриваем себя как свободных, самозаконных агентов.После Канта немецкая классическая философия (Фихте, Шеллинг, Гегель) расширила понятие воли в метафизическом направлении. Фихте вернулся к волюнтаризму Дунса Скота: он утверждал, что акт воли первичен даже по отношению к самосознанию. “Я полагает себя через действие воли” – у Фихте воля становится творческим актом, благодаря которому рождается само “Я”. Гегель же считал, что мышление и воля по существу едины, различаясь лишь формой: мысль – в теории, воля – в практике. Воля, писал Гегель, есть “особый способ мышления, стремящегося сообщить себе наличие (бытие)”. Проще говоря, воля – это мысль, переходящая в действие. У Гегеля мировая история – это развёртывание мирового духа, в котором индивидуальные воли – лишь средства для реализации “разумной цели” истории (например, Наполеон для Гегеля – “мировой дух на коне”, орудие Провидения). Так Гегель, хоть и оставил место для рациональной воли (особенно в праве и морали), но частично “растворил” индивидуальную волю в объективном Разуме истории.В целом к Новому времени сложилось два противоположных лагеря: рационалисты (от Декарта до Гегеля), для которых воля – это функция разума или неразрывный спутник его, и детерминистские материалисты (Спиноза, французские просветители типа Гольбаха), для которых воля – лишь слово, обозначающее цепочку желаний, вызванных внешними причинами. Но впереди была новая эпоха – XIX век, когда тема воли вспыхнула с новой силой, уже вне религиозного контекста, а в свете метафизики и зарождающейся науки о психике.XIX век: воля как мировая сила и предмет психологииXIX век породил настоящее культивирование воли – волюнтаристские философские системы и первые научные теории воли. Одним из поворотных пунктов стало творчество Артура Шопенгауэра. В 1819 году он опубликовал труд “Мир как воля и представление”, где выдвинул революционную идею: воля – это сущность мира. Шопенгауэр утверждал, что глубинная реальность (вещь-в-себе) – это слепая, иррациональная “воля к жизни”, космический импульс, проявляющийся во всех природных процессах и особенно в человеческих стремлениях. Разум же вторичен и служит лишь инструментом воли. Для Шопенгауэра и камень, падающий к земле, и растение, тянущееся к солнцу, и человек, жаждущий счастья – всё это разные проявления единой слепой волевой силы. Эта концепция перевернула прежний рационализм: мир больше не мыслился как осуществление Разума, а напротив – как иррациональное стремление без цели, источник страданий. Шопенгауэр считал, что индивидуальная воля человека – лишь проявление мировой воли, и подлинная свобода может быть достигнута, только когда мы подавляем в себе волю через аскезу или созерцание, ведь воля обрекает нас на бесконечные неудовлетворенные желания. Его пессимистическая “философия воли” оказала огромное влияние: она вдохновила позднее и Фрейда (с его бессознательными влечениями), и Ницше, и многих других.Фридрих Ницше в конце XIX века подхватил волюнтаристическую эстафету, но с другим пафосом. Он провозгласил принцип “воли к власти” (Wille zur Macht) – фундаментального жизненного стремления каждого существа к самоутверждению, преодолению, господству. У Ницше воля – это синоним жизненной энергии и творческой силы. Даже “в воле раба я находил волю стать владыкой” – писал Ницше. То есть всякое живое в тайне стремится к расширению своей силы. Ницше рассматривал вселенную как игру бесчисленных воль к власти, без конечной цели и без моральных ограничителей. Эта динамичная, даже поэтически-героическая концепция воли резко контрастировала с шопенгауэровским пессимизмом: для Ницше утвердить свою волю, сказать жизни “да” – означает превзойти самого себя, стать сверхчеловеком. Он славил сильные волевые натуры и презирал “слабовольных”, стадных людей. Ницше даже заявлял: “Кто ощущает несвободу воли, тот болен; кто отрицает её – глуп”. Хотя сам он признавал, что традиционная свободная воля – это, возможно, выдумка моральных проповедников, Ницше всё же ценил чувство волевой свободы, ибо без него человек превращается в автомат. Идеи Ницше вдохновили не только философов, но и психологов власти, политиков (правда, зачастую превратно понявших его).Параллельно философским волюнтаризмам, в XIX веке зарождалась научная психология, и воля стала одним из первых ее объектов. Психологи того времени часто делили душевные явления на три сферы: познание, чувство и воля. Воля рассматривалась как особый раздел – конативная (от лат. conatus – стремление) сторона психики. Вильгельм Вундт, основатель экспериментальной психологии, изначально был сторонником автогенетической теории воли – то есть считал волю самостоятельной силой, не сводимой ни к чувствам, ни к интеллектy. Он проводил опыты с реакциями и вниманием, изучая волевые усилия (например, задержку реакции по приказу). Другие психологи (Н. Ах, И. Линдворский) тоже поддерживали идею, что воля – базисный психический процесс. Однако была и противоположная школа: гетерогенетические теории сводили волю к комбинации других факторов – например, Гербарт и Мейман полагали, что волевой акт объясним через ассоциации идей или чувств. Спор шёл о том, надо ли вводить “волю” как самостоятельную сущность в науке или можно объяснить принятие решений через более простые психические элементы.Стоит отметить вклад русских учёных XIX века. Иван Сеченов – отец русской физиологии – в 1863 г. выпустил работу “Рефлексы головного мозга”, где дал рефлекторное объяснение волевых актов. Он утверждал, что все проявления психики, включая сознательные решения, обусловлены цепями рефлексов в мозгу. Сеченов открыл явление центрального торможения – способность мозга подавлять автоматические рефлексы. Благодаря этому он объяснил, как человек способен волевым усилием задержать движение или импульс. То, что раньше приписывали “силе воли”, Сеченов свёл к физиологическому механизму: волевой контроль есть результат того, что одни нервные процессы тормозят другие. Например, мы хотим вскочить от испуга, но сдерживаемся – значит, тормозной нейронный механизм при участии коры не дал рефлексу реализоваться. Сеченов таким образом заложил научный детерминизм в понимании воли: воля не независима от природы, она часть материальной цепи событий. Позднее его последователь Владимир Бехтерев развивал похожие идеи в “рефлексологии”, а Иван Павлов показал, как условные рефлексы формируют сложное поведение, опять же без обращения к некой “субстанции воли”. Тем не менее, психологи продолжали использовать термин “воля” для описания явлений самоконтроля, мотивированного действия и т.п., хотя многие и стремились редуцировать его к физиологии.К концу XIX века сформировались и первые социальные мифы о воле. В викторианскую эпоху была популярна идея “сила воли” как морально-психологическое качество, ведущее к успеху. Самопомощь Сэмюэля Смайлса и подобные книги внушали, что любой может добиться всего, если разовьёт силу воли и настойчивость. Образ “self-made man” (человека, сделавшего себя сам) стоял на культе дисциплины и волевого характера. Это была своего рода популярная психология: не совсем научная, но влиятельная – она породила целую литературу о тренинге воли, преодолении лени, внушении себе установок. Появился даже термин “волюнтаризм” в политике – вера, что волей власти можно переделать общество (отчасти так называли политику, игнорирующую объективные законы в угоду “политической воле”). Так или иначе, в массовом сознании XIX века воля ассоциировалась с силой личности и прогрессом.Под конец века в философии наметился интересный сплав идей: Эдуард фон Гартман в “Философии бессознательного” (1869) объединил Шопенгауэра и Шеллинга – по его мнению, мировое бессознательное начало имеет и аспект воли, и аспект представления. Фридрих Ницше (о котором выше) завершил век провозглашением наступления эпохи воли, противопоставив её ушедшей эпохе разума. Он ощущал, что грядёт век великих волевых натисков (что в XX веке отразилось и в печальном лозунге “Триумф воли” некоторых политических движений).Таким образом, XIX век вернул воле статус мирового принципа (в метафизике) и утвердил её как отдельный предмет изучения (в психологии), но одновременно заложил научный подход, отрицающий мистику свободы воли. Человек разрывался между гордым идеалом всемогущей воли и трезвым пониманием биологических ограничений этой воли. Эта амбивалентность перешла и в следующую эпоху.Начало XX века: психоанализ, наука и оккультные взгляды на волюВ XX век дискуссия о воле вступила на новых аренах – в психоанализе, нейронауке, а также в продолжении оккультно-эзотерических традиций.Психоанализ Зигмунда Фрейда (1900-е гг.) фактически “взорвал” классическое понятие свободной воли. Фрейд показал, что наши поступки во многом управляются бессознательными мотивами – скрытыми желаниями, страхами, вытесненными импульсами. Там, где человеку казалось, что он действует по собственному волевому решению, на самом деле может реализовываться неосознанное влечение (ид). Фрейд сравнивал сознательное “эго” с всадником, который пытается управлять диким конём – бессознательным “ид”. По Фрейду, человек не “хозяин в собственном доме”; наша воля иллюзорно ощущает себя свободной, но корни желаний ей неподконтрольны. Он вводит понятие “вытеснение” – волевой акт подавления нежелательных желаний, – однако сам этот акт совершается зачастую автоматически, по защитным механизмам психики. В итоге классическая рациональная воля расщепилась: воля “Эго” противостоит хаотической воли “Ид”, и примиряет их Сверх-Я (совесть). Хотя Фрейд не писал отдельных трактатов о свободе воли, его теория подорвала веру в полностью сознательную волю. Многие последователи пошли дальше: в неофрейдизме говорилось о социальной детерминации воли (Эрих Фромм – о “бегстве от свободы” индивидов перед лицом ответственности), у Юнга – о коллективном бессознательном, влияющем на выборы. Однако не все психологи отрицали волю: например, Альфред Адлер, отойдя от Фрейда, выдвинул концепцию “воли к власти” (явно заимствовав у Ницше) в качестве главного мотива человека – стремления к превосходству, компенсации комплексов.Поведенческая психология (бихевиоризм) в первые десятилетия XX в. практически исключила понятие воли. Джон Уотсон и Б.Ф. Скиннер считали поведение человека полностью объяснимым через стимулы и реакции, подкрепления и обучение. Для них говорить о какой-то внутренней “волевой силе” было бессмысленно – это “черный ящик”, не поддающийся наблюдению. Скиннер откровенно заявлял: свобода – лишь мираж, а поведение определяется окружением. Человек-автомат, реагирующий по рефлексам, – такой образ шел вразрез с традиционной верой в волю, но соответствовал духу научного детерминизма. Тем не менее, даже сами бихевиористы, обучая людей (или животных) новым навыкам, фактически занимались воспитанием “стимулов самоконтроля”. Они просто не называли это волей. Позже, в середине века, когнитивная революция вернула интерес к внутренним процессам, включая принятие решений, планы, мотивацию – по сути, реабилитировав исследование воли под другими названиями (например, изучение мотивационных установок, целей).На другом полюсе психологии оказались гуманистические и экзистенциальные психологи (Абрахам Маслоу, Карл Роджерс, Виктор Франкл и др.). Они, напротив, возвышали свободную волю. Виктор Франкл, прошедший концлагерь, утверждал, что у человека всегда есть свобода выбора отношения к обстоятельствам – “последняя из человеческих свобод”. Он создал логотерапию, где центрально понятие “воля к смыслу” – врожденное стремление человека найти смысл, сильнее, чем примитивные влечения. Франкл и другие экзистенциалисты (в философии – Ж.-П. Сартр, А. Камю) настаивали: человек обречён быть свободным, каждое мгновение делая выбор и неся за него ответственность. Сартр вообще провозглашал: “Сознание – это свобода”, отрицая любые детерминирующие сущность. Такая позиция представляла волю как абсолютную данность человеческого существования – но, конечно, критики указывали, что это скорее идеал, игнорирующий данные науки.Интересно, что в XX веке юриспруденция и этика тоже столкнулись с проблемой воли. Появилось понятие уменьшенной вменяемости – например, если человек совершил преступление под воздействием психического расстройства или сильного аффекта, его воля не была свободна, и ответственность смягчается. Судебные психиатры исследовали, мог ли обвиняемый контролировать свои побуждения. Здесь наука о мозге прямо влияла на понятие виновной воли (mens rea). Постепенно стало ясно, что свобода воли – не чёрно-белый признак, а спектр: есть состояния, где воля существенно ослаблена (гипноз, принуждение, патологии). Это подрывало упрощенное юридическое понимание волевой ответственности, но заменой пока не стало.Отдельно нужно сказать об эзотерических и оккультных концепциях воли в первой половине XX века. В 1904 г. оккультист Алистер Кроули объявил новую доктрину Телемы (от греч. θέλημα – воля). Кроули провозгласил: “Делай что изволишь – таков весь Закон”, имея в виду не анархию, а следование своей Истинной Воле. В Телеме Истинная Воля – это глубинное предназначение человека, его божественная цель, отличная от сиюминутных желаний эго. Считалось, что каждый имеет уникальную задачу во Вселенной, и эти True Will всех людей гармонично вписываются в космический порядок. Задача мага – познать свою Истинную Волю через самопознание, медитации, ритуалы и следовать ей неуклонно. Кроули видел в воле священную силу: “любить свой путь и идти по нему”. Его последователи (О.Т.О., Золотая Заря и др. оккультные ордены) развивали практики укрепления воли – упражнения на концентрацию, ритуалы, где воля мага “накладывается” на реальность. В магии XX века вообще утвердился образ воли как энергетического потока, способного влиять на события. Например, в ритуальной магии принято “направлять волю” на достижение результата – считается, что сильная воля мага может вызывать изменения в материальном мире (через тонкие планы). Оккультная литература того времени полна подобных утверждений. Например, популярны были идеи француза Папюса и других, что “воля может творить чудеса, управлять стихиями”. Многие эзотерики называли волю божественной искрой в человеке, делающей его со-творцом мироздания.Такого рода взгляды, конечно, выходят за рамки науки. Но они нашли отражение и в массовой культуре. В комиксах, фильмах появились персонажи, побеждающие силой воли. Классический образ: два могущественных противника схлестнулись взглядами, пытаясь перегнуть друг друга чистой волей. В массовой культуре XX в. действительно утвердился своего рода “миф о воле”: мол, если достаточно сильно чего-то хотеть, это сбудется. Кинематограф воспевал героев, которые “никогда не сдаются” и потому выигрывают – будь то спортивные драмы или фантастические битвы.В то же время, в реальности наука о мозге приближалась к тому, чтобы экспериментально проверить, существует ли у человека свобода воли или все решают нейроны. В 1983 г. калифорнийский нейрофизиолог Бенджамин Либет провёл знаменитый эксперимент. Он попросил людей сделать произвольное движение пальцем в любое произвольное время и фиксировал: 1) момент, когда человек почувствовал желание двинуть; 2) электрическую активность мозга (так называемый потенциал готовности, RP) в моторной коре; 3) момент фактического движения мышцы. Результат ошеломил: мозговая активность, соответствующая подготовке движения, возникала примерно за 0,35 секунды ДО того, как человек осознавал решение пошевелить пальцем. Иначе говоря, мозг “решал” раньше, чем включалось сознательное волевое ощущение. Либет интерпретировал это так: наше ощущение, что “я сам свободно захотел и двинул рукой” – запаздывающее, пост-фактум. В каком-то смысле, воля – иллюзия: решение принимается подсознательно, а сознание лишь получает сигнал чуть позже. Либет, правда, не отрицал полностью свободу: он заметил, что у испытуемого остаётся около 0,2 сек между осознанием намерения и действием, и в это окно человек может наложить “вето” – то есть передумать и не выполнить движение. Он назвал это “свободой вето” (free won’t). Таким образом, его вывод: мы не свободны инициировать действие (это делает бессознательный мозг), но способны заблокировать действие, если успеем – такая ограниченная свобода воли. Эксперимент Либета вызвал бурю. Для одних это стало доказательством “все решает мозг, свободной воли нет”, для других – просто указанием, что не весь волевой процесс осознаётся.В последующие десятилетия нейрофизиологи усложнили картину. В 2008 г. с помощью фМРТ было показано, что по активности некоторых участков мозга можно предсказать, какую кнопку нажмёт человек, за 7–10 секунд до того, как он сам сообщит о решении. Казалось бы, куда уж очевиднее детерминизм: мозг “знает” задолго. Однако критики указали: эти задачи искусственны, в реальной жизни сложные решения принимаются иначе. К тому же, в 2010-е появились работы, частично реабилитирующие свободу. Например, опыт 2016 г. показал, что даже если потенциал готовности возник, человек всё равно может в последний момент отменить действие сознательно. А исследование 2019 г. (Тревена и Миллер) и вовсе поставило под сомнение саму трактовку потенциала готовности: они обнаружили, что этот сигнал в мозгу возникает и когда человек решает не двигаться, то есть RP не означает однозначно “мозг решил двинуть”. Учёные заключили: потенциал готовности просто отражает общую подготовку к любому решению, а не сам выбор движения. В итоге нейробиологи пока не вынесли вердикта. Многие полагают, что традиционной “свободы воли” в смысле не обусловленного выбора нет (тут с ними согласны и некоторые философы-детерминистs), однако остаётся пространство для новых моделей. Например, одни предлагают, что мозг работает как сложная система с элементами случайности (к примеру, квантовый шум или хаотические нейронные осцилляции могут давать непредсказуемость, что открывает окно для нестрогой детерминированности решений). Другие говорят: даже если решения мозгово обусловлены, это и есть мы, наш характер, поэтому можно считать такую волю свободной в компатибилистском смысле – когда мы делаем то, что хотим, без внешнего принуждения, пусть наши желания и имеют причины внутри психики.Современная когнитивная нейронаука старается картировать, какие зоны мозга отвечают за волевые функции. Выяснилось, что за инициацию действий критически важны области лобных долей – например, дополнительная моторная область, премоторная кора (где возникал тот самый потенциал готовности) и поясная кора, которые формируют намерение двигаться. За подавление нежелательных действий (торможение импульсов) отвечает вентролатеральная префронтальная кора (область в районе глазницы и висков). За поддержание долгосрочных целей и сопротивление отвлечениям – дорсолатеральная префронтальная кора и теменная кора (они входят в исполнительную сеть внимания). Повреждения этих зон приводят к волевым расстройствам: например, пациенты с травмой лобной коры страдают абулией (патологической слабоволием, неспособностью инициировать действия) или, наоборот, импульсивностью (неспособностью притормозить сиюминутное желание). Неврологические синдромы подчеркнули роль мозга: существуют состояния, где “воля отключается” – например, при акинетическом мутизме человек лежит в сознании, но почти не двигается и не говорит, как будто у него нет воли к действию. Или состояние гипнотического транса, когда внушённые приказания выполняются без осознания воли самим субъектом. Всё это заставляет ученых всё осторожнее относиться к понятию свободного автономного “я”, принимающего решения. Некоторые даже радикально заявляют, что “свобода воли – иллюзия, которую создаёт мозг для целостности восприятия” (так писал нейрофизиолог С. Харрис и психолог Д. Вегнер).Современные квантово-физические и паранаучные теории о волеОтдельно следует рассмотреть интерпретации, возникающие на стыке современной физики, философии сознания и популярной эзотерики, которые часто апеллируют к “квантовому миру” для объяснения воли.Как уже упоминалось, еще с древних времён искали “люфт” для свободы воли в неполноте детерминизма. В XX веке такой люфт предоставила квантовая механика: она открыла, что на микроскопическом уровне события случайны – нельзя точно предсказать распад атома или путь фотона, есть лишь вероятности. Некоторые ученые и философы ухватились за это: если мир не строго детерминистичен, значит, возможно, у человека есть шанс вносить “свободные” влияния. Однако вопрос сложнее. Квантовая случайность – это хаотичный шум, а свободная воля подразумевает намеренное управление. Случайность сама по себе не даёт нам контроля (скорее, наоборот – это непредсказуемый фактор). Поэтому серьёзные философы говорят: просто добавить квантовый случай в мозг – не значит обрести свободную волю, иначе воля была бы как подброс монетки. Противники “квантовой свободы” отмечают, что свобода воли – не синоним случайности.Тем не менее, существуют интересные разработки. В 2006 г. математики Джон Конвей и Саймон Кохен сформулировали Теорему о свободе воли. Грубо говоря, она утверждает: если экспериментаторы могут свободно выбирать, как измерять квантовую систему, то и сами элементарные частицы ведут себя так, словно у них есть “свобода” не иметь заранее заданных значений измерений. Иначе, если нет свободы у частиц, то и у людей быть не может. Эта теорема основывается на нескольких аксиомах квантовой механики и локальности и по сути говорит: чтобы избежать квантовой нелокальности, нужно допустить, что вселенная абсолютно предопределена до мелочей – супердетерминизм, который отрицает любую свободу выбора экспериментатора. Это крайняя опция, которую большинство физиков не принимает (она рушит идею научного эксперимента, где выбор настройки считается независимым). В 2022 г. за эксперименты с квантовой запутанностью дали Нобелевскую премию – они убедительно показали, что природа нарушает неравенства Белла, то есть неописуема локальными скрытыми переменными. Для нас важно, что подтверждение квантовой нелокальности оставило только два выбора: или принять мгновенное “жуткое” влияние, или сказать “всё было заранее запрограммировано с учетом выбора экспериментатора” (супердетерминизм). Второе требует отказаться от предпосылки свободы воли ученого и вообще постулировать, что абсолютно всё – даже наши вопросы – предрешено некими скрытыми причинами с момента Большого взрыва. Многие считают это слишком дорогой ценой – как выразился один физик, “странность квантового мира исчезает, но ценой нашей свободы выбора”. Поэтому большинство склоняется к тому, что жёсткого предопределения нет, по крайней мере на квантовом уровне. Но означает ли это, что наша воля свободна? Не прямо. Это лишь означает, что природа неопределённа, оставляя место для творчества… или для случайности.Некоторые учёные всё же пытаются увязать волю с квантовыми процессами. Известна гипотеза сэра Джона Экклса, нейрофизиолога: он предполагал, что сознание может изменять вероятность квантовых событий в синапсах мозга, тем самым влияя на нейронную активность. Т.е. воля – это не классическое “призрачное пальце, давящее кнопку” в мозгу, а тонкое смещение вероятностного баланса, которое мозг затем усиливает. Это очень спекулятивно и экспериментально не подтверждено, но интересно. Роджер Пенроуз и Стюарт Хамерофф пошли другим путём: их теория Orch-OR (1990-е) предполагает, что сознание возникает при сведении квантовой суперпозиции в нейронах (в микротрубочках). Они не столько о воле, сколько о сознании, но подразумевают, что мозг не алгоритмичен и не детерминирован строго – в нём может происходить нечто вроде квантовых измерений, что принципиально непредсказуемо. Косвенно это оставляет шанс, что выбор не программируется заранее. Однако критики считают Orch-OR весьма сомнительной (пока нет убедительных данных о квантовых когерентностях в мозгу, да и температура высокая для них).В популярной эзотерике возникло целое течение “квантового мистицизма”, связывающего волю и сознание с квантовыми эффектами. После экспериментов с наблюдением (например, знаменитый опыт с двумя щелями, где результат зависит от наблюдения) появились интерпретации: мол, сознание наблюдателя “коллапсирует” волновую функцию, творя реальность. Вольная трактовка: реальность существует благодаря волевому акту наблюдения. В 1970-х физик Юджин Вигнер действительно предполагал, что сознание особым образом участвует в квантовом коллапсе, но сейчас большинство физиков так не считает – обходятся и без сознания. Однако для эзотериков эта идея стала благодатной. Из неё выросла популярная теория “materializing thought” – материализации мыслей. Книги вроде “Тайна” (2006) и учения “Нью Эйдж” утверждают: “сила намерения” способна буквально изменить квантовые вероятности и привлечь желаемые события. Так называемый Закон Притяжения гласит: если очень сильно визуализировать и желать (то есть волевым образом настраивать сознание), то Вселенная “ответит” и проявит желаемое событие. Научного обоснования этому нет; скептики называют это псевдонаукой, играющей на непонимании квантовой теории. Но популярность колоссальная – многие тренинги личностного роста учат “посылать запрос во Вселенную” и верить, что по квантовой связи он реализуется. Это, по сути, реинкарнация магического мышления: если верить и хотеть, желание сбудется – только обёрнуто в слова “квантовый”. Серьёзно же обсуждается в философии чуть иной аспект: имеем ли мы “квантово-механическую” свободу – то есть необусловлен ли мозг классическими процессами? Пока ответа нет, но идут эксперименты. Например, некоторые энтузиасты предложили использовать отдалённые звёзды как случайные генераторы для выбора параметров в квантовых тестах, чтобы исключить незримо связанные прошлые причины. Это немного выходит за рамки нашего обсуждения, но показывает: вопрос свободы выбора интересует и фундаментальную физику.Сегодняшний день и перспективы: синтез знаний о волеВ начале XXI века понимание воли остаётся многогранным и далеко не окончательно определённым. Современная философия в значительной мере переняла эстафету у науки: активно обсуждается проблема free will vs determinism (свобода воли против детерминизма). Многие философы сегодня – компатибилисты (как Юм когда-то): они говорят, что да, в физическом смысле мир может быть детерминирован, но это не мешает нашему понятию свободы. Например, Дэниел Деннетт утверждает, что свободная воля – это сложный эмерджентный феномен, свойственный существам с интеллектом, умеющим прогнозировать последствия и действовать по своим намерениям. Даже если намерения имеют причины, мы называем волю свободной, пока решения исходят изнутри нас, а не навязаны извне. То есть, свобода воли – это способность действовать в соответствии со своими мотивами и разумом, без внешнего принуждения, даже если эти мотивы сформированы генами и опытом. Такой взгляд сейчас, пожалуй, доминирует в нейроэтике и праве: мол, человек не атом вне причин, но он самопричинён – его воля есть выражение его личности, поэтому он ответственный.С другой стороны, есть “неокомпатибилисты”, предлагающие уточнить понятия. Например, некоторые философы (Роберт Кейн и др.) поддерживают идею “индентерминированной воли”: в мозге на уровне нейронов могут быть “моменты бифуркации”, когда исход не предрешён, и тогда воля как бы сама себя формирует в этих точках неопределённости. Это сложные модели, пока умозрительные. Другие, наоборот, являются “новыми мистиками”: кто-то считает, что сознание – фундаментальное свойство вселенной (панпсихизм), и воля может быть такой же основополагающей. Но это, скорее, философские спекуляции.В науке о мозге исследования воли продолжаются. Появилась идея нейрофидбэка: людей учили по сигналам своего мозга узнавать приближение импульса и осознанно влиять. Интересно, что некоторым удалось с практикой удлинить промежуток между бессознательным сигналом и действием – как бы “оттянуть” осознание раньше и усилить контроль. Это может указывать, что мозг адаптивен и можно тренировать более раннее вовлечение сознания. Также ведутся исследования “нейростимуляции”: например, транскраниальная магнитная стимуляция определённых зон может временно ослабить волевой контроль (есть опыты, где стимуляция правой лобной коры ухудшала способность подавлять импульсы). Изучается фармакология: психостимуляторы (кофеин, риталин) улучшают внимание и самоконтроль, что по сути усиливает волевые функции; а алкоголь, увы, наоборот снижает (не зря говорят “у выпившего тормоза отключаются”).Инженерия и ИИ тоже бросают вызовы. Уже сейчас мозговые импланты используются при болезни Паркинсона, подавляя патологические сигналы и возвращая человеку контроль над движениями – это благо, но ставит вопрос: не получится ли так в будущем корректировать и “нежелательные” желания? Если можно будет стимуляцией гасить вспышки агрессии или, скажем, насильственно лечить зависимость (вводя отвращение к наркотику электрическим ударом по центру удовольствия) – не утратит ли человек свою волю, заменяя её внешней регуляцией? Уже раздаются вопросы этики: например, обязать ли преступника носить имплант, подавляющий агрессивные импульсы, вместо тюрьмы? Виртуальные ассистенты, “умные” сервисы тоже частично берут функции выбора на себя – и это тоже влияет на автономию воли людей.Искусственный интеллект – имеет ли он волю? Пока нет, современные ИИ – лишь алгоритмы, оптимизирующие заданную функцию. Но по мере развития AGI (общего интеллекта) вопрос станет: если интеллект может сам ставить цели – появляется ли у машины воля? Футурологи рассуждают: опасность “восстания машин” по сути есть страх, что искусственный агент обретёт собственные волевые устремления, не совпадающие с нашими. Поэтому изучают проблему alignment – как сделать, чтобы даже если ИИ сможет переписывать свои цели, его “воля” оставалась дружелюбной. Это пока теории, но очень интересные: они требуют формализовать понятие целеполагания, самосовершенствования воли.В ближайшем будущем вероятны такие открытия/тенденции относительно воли: - Нейронаучное прояснение механизма решения. Возможно, учёные создадут полную модель, как мозг принимает решение за решение (от мотивации до действия). Тогда смогут предсказывать поведение с высокой точностью. Это поднимет вновь вопрос: если мы можем всё предсказать, значит ли это, что воли нет? Или все же предсказание – не отменяет переживания свободы? - Интеграция сознательного и бессознательного. Современная психология стремится помочь людям осознавать свои мотивы (психотерапия). Когда человек лучше понимает почему он чего-то хочет, он более свободен в выборе. Возможно, культура будущего будет уделять больше внимания тренировке волевых навыков: в школах уже сейчас вводят уроки саморегуляции, тайм-менеджмента – то есть учат управлять вниманием и усилиями для достижения целей. Это своего рода светская практика укрепления воли. - Фармакология воли: не исключено появление препаратов, значительно повышающих способность концентрироваться и противостоять отвлечениям (уже есть исследования ноотропов, допинга для мозга). Или, например, генетические вмешательства – вдруг найдут “ген волевого усилия”? Теоретически, изменения в дофаминовой системе могут усилить мотивацию (а мотивация – топливо воли). Такие средства поднимут этический вопрос: считать ли действия человека “его волей”, если без таблетки он бы сдался, а с таблеткой настойчив? Хотя, с другой стороны, чем это отличается от кружки кофе? - Коллективная воля. В сетевом веке иногда говорят о феномене “коллективной воли” в социальных движениях, краудсорсинге. Крупные сообщества ведут себя как сверхорганизмы – есть ли у них что-то вроде общей воли? Понятие пока больше метафорическое (например, “воля народа” в политике), но интересно, как распределённое принятие решения (например, блокчейн-системы, DAOs) будет влиять на понимание волевого контроля.Наконец, философы будущего, возможно, придут к чему-то вроде нового определения воли, синтезирующего все аспекты. Уже сейчас некоторые предлагают отказаться от термина “свободная воля” из-за его запутанной истории, и говорить о “agency” – то есть деятельной способности субъекта. Тогда вопрос ставится иначе: не “свободна ли воля от причин?”, а “насколько данный субъект автономен, цельнен и способен реализовывать свои намерения?”. В этом смысле воля – континуум. Например, новорождённый ребёнок имеет слабую агентность (он почти не контролирует себя), взрослый здоровый – высокую, а человек под гипнозом – временно низкую. Подобный градуальный подход может заменить старый спор о черно-белой свободе.В эзотерических кругах в наши дни продолжают развиваться идеи “духовной воли”. В Нью Эйдж говорят о “намерении” как о силе Вселенной: популярны тренинги, медитации на усиление намерения. Многие обращаются к восточным практикам: тай-чи, цигун учат дисциплине ума и воли. Современные мистики часто соединяют традиционные концепции (например, индийскую иччха-шакти) с психологией: мол, воля – это умение направлять энергию внимания. Иногда привлекаются кванты: можно встретить утверждения, что “квантовое поле реагирует на фокусированное намерение человека”. Опять же, наукой это не подтверждается, но служит духовной метафорой: “будь хозяином своих мыслей, и реальность откликнется”.Интересно, что в массовом сознании XXI века есть одновременно две тенденции: с одной стороны, люди любят читать о том, что “свободы воли нет, все решает мозг/гены” – такие статьи вызывают ажиотаж (возможно, потому что снимают чувство вины: “не я такой, мозг так решил”). С другой стороны, сохраняется огромное спрос на тренинги личной эффективности, где в центре идея “развить свою волю, взять жизнь под контроль”. Получается, современный человек немного шизофренично верит сразу в две вещи: что он биоробот, и что он творец своего мира. Вероятно, с ростом образованности этот разрыв будет уменьшаться: люди поймут более тонко, где границы автономии, а где обусловленность.В заключение можно сказать: концепция воли прошла путь от одушевлённой силы, которой поклонялись или которую боялись (воля богов, рок), через философское осмысление как рациональной способности и морального выбора, затем к возвышению как космического принципа (у Шопенгауэра, Ницше), и далее к разоблачению как психофизиологического механизма (у Сеченова, Фрейда, Либета). Сегодня мы понимаем, что ни одна из этих крайностей не описывает весь феномен. Человеческая воля – это и нейронные сети в лобной коре, и ощущение внутренней свободы, и социально-культурный навык, и, возможно, нечто, связанное с глубочайшими свойствами вселенной. Мы не всесильны – “силой воли” нельзя отрастить крылья, как заметил еще древний философ. Но мы и не автоматы – люди способны рефлексировать над своими мотивами, менять себя, говорить “нет” своим импульсам, следовать принципам наперекор обстоятельствам. Воля – это то, что делает нас личностями: внутренний дирижёр нашего оркестра желаний и мыслей. Как сказал философ прошлого века, “свобода воли – это право и способность человека быть самим собой”. И хотя наука продолжает открывать ограничения и причины наших действий, значение волевого усилия – умения поставить цель и идти к ней – остаётся огромным. Недаром сильная воля до сих пор ассоциируется с силой духа и вдохновляет людей в преодолении трудностей.Таким образом, панорама взглядов на волю поистине широка: от древних мифов о судьбе до новейших нейронных экспериментов, от поэтического воспевания “железной воли” до скептических заявлений о ее иллюзорности. Каждая эпоха проецировала в понятие воли свои ценности и уровень знаний. Возможно, полное понимание этого явления потребует ещё не одного научного и философского прорыва. Пока же человек продолжает жить так, словно свободен – и именно эта убеждённость в своей воле позволяет ему творить историю и личную судьбу. Ведь, как гласит старая мудрость, “наша воля – это небесная сила, данная нам, чтобы стать тем, кем мы способны быть”. И даже если ученые однажды докажут, что мы – только сложные автоматы, люди, вероятно, будут продолжать выбирать и чувствовать себя свободными – что, в конечном счёте, и составляет чудо воли.